Неточные совпадения
—
Пусти, дурак, — тоже негромко пробормотала Дуняша, толкнула его плечом. — Ничего не понимают, — прибавила она, протаскивая Самгина
в дверь.
В комнате у окна стоял человек
в белом с сигарой
в зубах, другой,
в черном, с галунами, сидел верхом на стуле, он строго спросил...
Парасю, голубко!как пристала к нему
белая свитка! еще бы пояс поярче!..
пускай уже, правда, я ему вытку, как перейдем жить
в новую хату.
Но вот
пускает этот живой семафор
в белой перчатке, и все ринулось вперед, все загудело, зазвенело. Загрохотала Москва…
Перед ним двигалось привидение
в белом и исчезло
в вестибюле, где стало подниматься по лестнице во второй этаж. Крейцберг
пустил вслед ему пулю, выстрел погасил свечку, — пришлось вернуться. На другой день наверху,
в ободранных залах, он обнаружил кучу соломы и рогож — место ночлега десятков людей.
— Вы никогда не думали, славяночка, что все окружающее вас есть замаскированная ложь? Да… Чтобы вот вы с Дидей сидели
в такой комнате, пользовались тюремным надзором мисс Дудль, наконец моими медицинскими советами, завтраками, пользовались свежим
бельем, — одним словом, всем комфортом и удобством так называемого культурного существования, — да, для всего этого нужно было
пустить по миру тысячи людей. Чтобы Дидя и вы вели настоящий образ жизни, нужно было сделать тысячи детей нищими.
Теперь
в густой
пуще давно уже нет и следа той
белой башни, от которой она, по догадкам польских историков, получила свое название, но с мыслью об этом лесе у каждого литвина и поляка, у каждого человека, кто когда-нибудь бродил по его дебрям или плелся по узеньким дорожкам, насыпанным
в его топких внутренних болотах, связаны самые грандиозные воспоминания.
— Какие дела! всех дел не переделаешь! Для делов дельцы есть — ну, и
пускай их, с богом, бегают! Господи! сколько годов, сколько годов-то прошло! Голова-то у тебя ведь почесть
белая! Чай,
в город-то
в родной въехали, так диву дались!
Что же касается до Смарагдушки, то
пускай он, по молодости лет, еще дома понежится, а впоследствии, ежели богу будет угодно, думаю
пустить его по морской части, ибо он и теперь мастерски плавает и, сверх того, имеет большую наклонность к открытиям: на днях
в таком месте
белый гриб нашел,
в каком никто ничего путного не находил» и т. п.
Дыхание его вылетало
белым паром, и он, сидя
в углу на сундуке, от скуки нарочно
пускал этот пар изо рта и забавлялся, смотря, как он вылетает.
Так вопрошал я Юнгфрау, а луна между тем все ярче и ярче освещала
белый лик Девственницы, и
в соответствие с этим
пуще и
пуще разгоралось мое воображение.
— Смотрю я на Трезорку, — рассказывал он потом арестантам, впрочем, долго спустя после своего визита к майору, когда уже все дело было забыто, — смотрю: лежат пес на диване, на
белой подушке; и ведь вижу, что воспаление, что надоть бы кровь
пустить, и вылечился бы пес, ей-ей говорю! да думаю про себя: «А что, как не вылечу, как околеет?» «Нет, говорю, ваше высокоблагородие, поздно позвали; кабы вчера или третьего дня,
в это же время, так вылечил бы пса; а теперь не могу, не вылечу…»
Левой рукой Олеся быстро сучила
белую, мягкую, как шелк, кудель, а
в правой у нее с легким жужжанием крутилось веретено, которое она то
пускала падать почти до земли, то ловко подхватывала его и коротким движением пальцев опять заставляла вертеться.
Отец остался очень доволен, а его друзья, политические ссыльные, братья Васильевы, переписывали стихи и прямо поздравляли отца и гордились тем, что он
пустил меня
в народ, первого из Вологды… Потом многие ушли
в народ,
в том числе и младший Васильев, Александр, который был арестован и выслан
в Архангельский уезд, куда-то к
Белому морю…
Тут уже седые брови Глеба как словно совсем расправились, а
белая голова дедушки Кондратия заходила еще
пуще прежнего из стороны
в сторону; но уже не от забот и печали заходила она таким образом, а с радости.
Друг твоего отца отрыл старинную тяжбу о землях и выиграл ее и отнял у него всё имение; я видал отца твоего перед кончиной; его седая голова неподвижная, сухая, подобная
белому камню, остановила на мне пронзительный взор, где горела последняя искра жизни и ненависти… и мне она осталась
в наследство; а его проклятие живо, живо и каждый год
пускает новые отрасли, и каждый год всё более окружает своею тенью семейство злодея… я не знаю, каким образом всё это сделалось… но кто, ты думаешь, кто этот нежный друг? — как, небо!..
в продолжении 17-ти лет ни один язык не шепнул ей: этот хлеб куплен ценою крови — твоей — его крови! и без меня, существа бедного, у которого вместо души есть одно только ненасытимое чувство мщения, без уродливого нищего, это невинное сердце билось бы для него одною благодарностью.
Князь взял себе лучшего и
пустил его по полю. Горячий конь был! Гости хвалят его стати и быстроту, князь снова скачет, но вдруг
в поле выносится крестьянин на
белой лошади и обгоняет коня князя, — обгоняет и… гордо смеётся. Стыдно князю перед гостями!.. Сдвинул он сурово брови, подозвал жестом крестьянина, и когда тот подъехал к нему, то ударом шашки князь срубил ему голову и выстрелом из револьвера
в ухо убил коня, а потом объявил о своём поступке властям. И его осудили
в каторгу…
Первое время я безразлично ловил голубей и, связавши им крылья, чтобы они не выбили окон,
пускал их
в кухне; затем непременно пожелал иметь пару
белых, а пойманных сизых или глинистых выпускал на волю.
Глазки, смотревшие вообще сонливо, проявляли также оживление и беспокойство по утрам и вечером, когда мисс Бликс брала Пафа за руку, уводила его
в уборную, раздевала его донага и, поставив на клеенку, принималась энергически его мыть огромной губкой, обильно напитанной водою; когда мисс Бликс при окончании такой операции, возлагала губку на голову мальчика и, крепко нажав губку,
пускала струи воды по телу, превращавшемуся тотчас же из
белого в розовое, — глазки Пафа не только суживались, но пропускали потоки слез и вместе с тем раздавался из груди его тоненький-тоненький писк, не имевший ничего раздраженного, но походивший скорее на писк кукол, которых заставляют кричать, нажимая им живот.
О полуночи к сумрачному боярину была послана первая весточка, что по лицу у боярышни расстилается алый цвет, а по груди рассыпается
белый пух и из косточки
в косточку нежный мозжечок идет. Плодомасов встал, бросил вестнице на пол горсть серебряных денег и велел стеречь пленницу недреманным оком,
пуще любимого глаза.
Анисим оглядывался на церковь, стройную, беленькую — ее недавно
побелили, — и вспомнил, как пять дней назад молился
в ней; оглянулся на школу с зеленой крышей, на речку,
в которой когда-то купался и удил рыбу, и радость колыхнулась
в груди, и захотелось, чтобы вдруг из земли выросла стена и не
пустила бы его дальше и он остался бы только с одним прошлым.
Может, как вы еще молоденьким-то сюда приезжали, так я заглядывалась и засматривалась на вас, и сколь много теперь всем сердцем своим пристрастна к вам и жалею вас, сказать того не могу, и мое такое теперь намеренье, барин…
пускай там, как собирается: ножом, что ли, режет меня али
в реке топит, а мне либо около вас жить, либо совсем не быть на
белом свете: как хотите, так и делайте то!
Василий Андреич послушался и
пустил лошадь, как велел Никита. Они ехали так довольно долго. Иногда они выезжали на оголенные зеленя, и сани гремели по колчам мерзлой земли. Иногда выезжали на жнивье, то на озимое, то на яровое, по которым из-под снега виднелись мотавшиеся от ветра полыни и соломины; иногда въезжали
в глубокий и везде одинаково
белый, ровный снег, сверху которого уже ничего не было видно.
Няня. Есть чего жалеть. Сказал ли он доброе слово кому, вот второй месяц
в доме — только зубы скалит (передразнивая). Всех, кажется, пересмеял (с племянницей с вашей; да девкам от него прохода нет.) Нечесаный, а туда же липнет. Я уж Дуняшу научила: как он к тебе станет приставать, ты его по лицу, чтоб с синяком к обеду пришел.
Пускай спросят — отчего? Да опять — что ж это? Одевать мы его взялись — что ли? Все постельное
белье наше.
Фельдшер вышел на двор поглядеть: как бы не уехал Калашников на его лошади. Метель всё еще продолжалась.
Белые облака, цепляясь своими длинными хвостами за бурьян и кусты, носились по двору, а по ту сторону забора,
в поле, великаны
в белых саванах с широкими рукавами кружились и падали, и опять поднимались, чтобы махать руками и драться. А ветер-то, ветер! Голые березки и вишни, не вынося его грубых ласок, низко гнулись к земле и плакали: «Боже, за какой грех ты прикрепил нас к земле и не
пускаешь на волю?»
Галка увидала, что голубей хорошо кормят, — выбелилась и влетела
в голубятню. Голуби подумали сперва, что она такой же голубь, и
пустили ее. Но галка забылась и закричала по-галчьи. Тогда ее голуби стали клевать и прогнали. Галка полетела назад к своим, но галки испугались ее оттого, что она была
белая, и тоже прогнали.
Подъезжал Сухман к мать Непре-реке,
Из-под кустиков
в Одихмантьича
Три татарчонка стрелки
пустилиВо его бока,
в тело
белое.
Но вот сугубо зашевелились и приободрились гости, иные крякнули
в руку, иные бакенбарды пригладили, иные жилетку подергали книзу. Желанная минута наступила. Светило еще только подкатывало к клубу, как особый вестовой, роль которого, ради
пущего параду, возложена была на квартального надзирателя, оповестил об этом событии. Дежурный старшина махнул на хоры
белым платком, от которого распространился крепкий запах пачули, — и оркестр торжественно грянул величественный полонез.
Илька оскалила по-собачьи свои
белые зубы, сделала шаг вперед и, не найдя на земле камня,
пустила в графиню Гольдауген серебряной монетой.
В описываемое утро шел он позади своего барина и рассказывал ему длинную историю о том, как какие-то два гимназиста
в белых картузах ехали с ружьями мимо сада и умоляли его, Карпушку,
пустить их
в сад поохотиться, как прельщали его эти два гимназиста полтинником, и как он, очень хорошо зная, кому служит, с негодованием отверг полтинник и спустил на гимназистов Каштана и Серка.
Пускай живет
в сухом углу,
пускай ест
белый хлеб и ходит
в крепких платьицах.